Церковь в особенности обязана говорить языком правды, или уж в случае нужды - молчать...
В преддверии юбилея поэта перечитал Пушкина - и он впервые открылся предо мною.
Начну с прошлого.
В семинарии нас не сумели заинтересовать Пушкиным. Все преподаваемое заранее казалось нам скучным и неважным. Можно сказать, мы "прошли" Пушкина, не увидев его. И лишь запрещенная литература - Писарев и Белинский, разбудили на некоторое время интерес к поэту. Но писаревщина хотела умалить его и отчасти достигла цели. Пушкин, по Писареву, "не стоит и горшка".
...Прошло после того 30 с лишним лет. В беженстве, в Париже, меня как-то пригласили на собрание второстепенных писателей сказать несколько слов о литературе XIX века - от Пушкина до Бунина - с точки зрения Церкви. Тогда впервые мне пришлось задуматься над этим вопросом. Я дал оценку довольно строгую. "С Пушкина наша литература, - говорил я, - начала "падать" внутренне, хотя "внешне", с художественной стороны, стояла высоко".
В другой раз мне пришлось быть на собрании разнородном, но высокоинтеллигентном. О Пушкине говорил философ Н. Бердяев. Мне пришлось сказать несколько слов. От меня, как "церковника", ждали осуждения "вольностей" поэта, но, к неожиданности слушателей, я как-то чутьем отметил в поэте светлое, радостное.
Так и остались у меня в душе эти два восприятия: сочетание света и тени, радостной жизни и упадка... Начинающаяся осень... Еще тепло, временами пригревает ласковое солнышко, но к вечеру уже свежеет. Липкая паутина тянется в прозрачном воздухе. А вот и серое хмурое небо, там и морозы уже. Грустное время.
Но замечательно, что Пушкин из всех времен года любил именно осеннюю пору. И нет сомнения - это не случайно, а знаменательно. Душа поэта чувствовала родное в умирающем, но и заготовляющем соки для будущего времени. Именно эта пора была для Пушкина наиболее плодотворной.
Октябрь уж наступил - уж роща отряхает
Последние листы с нагих своих ветвей;
Дохнул осенний хлад
Теперь моя пора: я не люблю весны;
Скучна мне оттепель; вонь, грязь - весной я болен;
Кровь бродит; чувства, ум тоскою стеснены.
Суровою зимой я более доволен,
Люблю ее снега
Но надо знать и честь; полгода снег да снег,
Ведь это наконец и жителю берлоги,
Медведю, надоест
Ох, лето красное!
Любил бы я тебя,
Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи.
Ты, все душевные способности губя,
Нас мучишь
Дни поздней осени бранят обыкновенно.
Но мне она мила, читатель дорогой,
Красою тихою, блистающей смиренно.
Так нелюбимое дитя в семье родной
К себе меня влечет.
Сказать вам откровенно,
Из годовых времен я рад лишь ей одной...
Как это объяснить?
Мне нравится она,
Как, вероятно, вам чахоточная дева
Порою нравится.
На смерть осуждена,
Бедняжка клонится без ропота, без гнева,
Улыбка на устах увянувших видна;
Могильной пропасти она не слышит зева;
Играет на лице еще багровый цвет.
Она жива еще сегодня, завтра нет.
Унылая пора! очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса,
В их сенях ветра шум и свежее дыханье,
И мглой волнистою покрыты небеса,
И редкий солнца луч, и первые морозы,
И отдаленные седой зимы угрозы.
И с каждой осенью я расцветаю вновь;
Здоровью моему полезен русский холод...
Легко и радостно играет в сердце кровь,
Желания кипят - я снова счастлив, молод,
Я снова жизни полн
И забываю мир - и в сладкой тишине
Я сладко усыплен моим воображеньем,
И пробуждается поэзия во мне...
И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы легкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута - и стихи свободно потекут.
Так дремлет недвижим корабль в недвижной влаге,
Но чу! - матросы вдруг кидаются, ползут
Вверх, вниз - и паруса надулись, ветра полны;
Громада двинулась и рассекает волны.
Плывёт. Куда ж нам плыть?