Мои мысли
Нет! Такие слова Пушкина - не от безверия! Здесь ясно слышен голос христианина. И даже не хочется мне опровергать тех, которые дерзали судить поэта. Особенно важно ведь то, как человек кончает свою жизнь. А поэт к тому же искупил свои грехи "безумства и страстей" тяжкой смертью.
Тебе я - не судья...
Кто без греха, тот брось Свой камень...
Кто же я? -
То знает Бог - Христос...
Разбойник - "помяни"
Сказал, и принят в рай...
И веру Ты прими,
Прощенье мне подай.
И ты, Святая Мать,
Мольбу к Христу простри.
Чтоб дал Он благодать,
Моли Его: прости!
Меня ждет Отчий пир,
Я - тоже блудный сын;
И светлый Божий мир
Лишь там. Господь один.
Знаем ли мы Пушкина? Сокровенную, таинственную, ведомую одному лишь Богу жизнь его души? Да и как узнать, если облик поэта надежно упрятан в золоченые рамки привычных представлений и схем, созданных целой армией профессиональных пушкинистов. И все же попытаемся духовным оком обозреть его творения и по-новому прочитать известные еще с детских лет строчки, посвященные религиозной теме.
Именно здесь в краткие минуты своего земного бытия душа поэта касалась Неба, была обращена к Богу подлинной, исполненной высшего духовного смысла жизнью. Эти маленькие откровения и прозрения понятны и близки каждому верующему сердцу, они открывают Пушкина - христианина, а значит, настоящий, непридуманный мир его души. "Человек яснее всего раскрывается, когда увидишь и услышишь его в МОЛИТВЕ", - писал русский мыслитель Иван Александрович Ильин.
Давайте же послушаем, как молился Пушкин, и может быть, мы узнаем его.
Давайте помолимся вместе с ним.
Пророк
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, -
И шестикрылый Серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он, -
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье;
И горний Ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
"Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею Моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей".
Когда владыка ассирийский
Народы казнию казнил,
И Олоферн весь край азийский
Его деснице покорил, -
Высок смиреньем терпеливым
И крепок верой в Бога сил,
Перед сатрапом горделивым
Израиль выи не склонил;
Во все пределы Иудеи
Проникнул трепет. Иереи
Одели вретищем алтарь.
Народ завыл, объятый страхом,
Главу прикрыл золой и прахом,
И внял ему Всевышний Царь.
Притек сатрап к ущельям горным
И зрит: их узкие врата
Замком замкнуты непокорным;
Стеной, как поясом узорным,
Препоясалась высота.
И над тесниной торжествуя,
Как муж на страже, в тишине
Стоит, белеясь, Ветилуя
В недостижимой вышине.
Сатрап смутился изумленный -
И гнев в нем душу помрачил...
И свой совет разноплеменный
Он - любопытный - вопросил:
"Кто сей народ? и что их сила,
И кто им вождь, и отчего
Сердца их дерзость воспалила,
И их надежда на кого?.."
И встал тогда сынов Аммона
Военачальник Ахиор
И рек - и Олоферн со трона
Склонил к нему и слух и взор.
Оставить комментарий на статью